Роберт Хайнлайн - Рассказы_2 [Сборник 2]

— Это случается не так уж часто, — продолжал Ноулз, — но мы должны быть готовы ко всему. Ты ведь знаешь, что масса Земли в восемьдесят раз превышает массу Луны и приливной эффект здесь в восемьдесят раз превышает возникающий под воздействием Луны приливной эффект на Земле.

— Подождите‑ка, — остановил я его. — На Луне нет воды. Так при чем здесь приливы?

— Для возникновения приливного напряжения вода совсем не обязательна. Не думай об этом — просто прими все как есть. В результате мы получаем неуравновешенное напряжение. Которое может вызвать колебания почвы.

— Понятно, — кивнул я. — Раз на Луне все должно быть загерметизировано, вам приходится опасаться колебаний почвы. А шлюзы ограничат число человеческих жертв.

И я начал представлять себя в качестве такой жертвы.

— И да, и нет. Шлюзы сыграют большую роль в том случае, если что‑нибудь произойдет — но пока ничего не происходило, и это место вполне безопасно. Поначалу они давали нам возможность вести работы при нулевом давлении в какой‑нибудь из секций туннеля, не трогая остальные. Но вдобавок ко всему каждый шлюз — это временное гибкое соединение. Конструкции небольших размеров можно соединять жестко, и они выдержат колебания почвы, но для туннеля это не подходит, начнутся утечки. На Луне сложно создать эластичную перемычку.

— А почему нельзя использовать резину? — настойчиво спросил я. Я несколько нервничал и потому был склонен поспорить. — Дома у меня есть обычный автомобиль, на счетчике которого двести тысяч миль, но я ни разу не менял шин с тех пор, как их загерметизировали в Детройте.

Ноулз вздохнул.

— Мне следовало прихватить с собой одного из наших инженеров, Джек. Летучие вещества, благодаря которым резина сохраняет мягкость, в вакууме выкипают, и резина становится жесткой. То же самое происходит и с эластичными пластмассами. При низкой температуре они становятся хрупкими, как яичная скорлупа.

Пока Ноулз говорил, скутер остановился, и как только мы из него вышли, то столкнулись с шестью мужчинами, появившимися из соседнего шлюза. Одеты они были в скафандры — точнее, специальные герметические костюмы, потому что вместо кислородных баллонов у них были дыхательные шланги, а солнечные фильтры отсутствовали. Шлемы были откинуты назад, головы просунуты сквозь расстегнутую спереди молнию, и возникало странное впечатление, словно у них по две головы.

— Эй, Конски, — окликнул одного из них Ноулз. Тот повернулся. Росту в нем было сантиметров сто девяносто, но даже для своих габаритов весил он слишком много. Я прикинул, если брать по земным меркам, получалось что‑то под сто пятьдесят килограммов.

— А, мистер Ноулз, — обрадовался он. — Неужели вы хотите сообщить мне о повышении зарплаты?

— Ты и так зарабатываешь слишком много, Конски. Познакомься, это Джек Арнольд. Джек, это Толстяк Конски — лучший кессонщик на четырех планетах.

— Только на четырех? — поинтересовался Конски. Он высунул из костюма правую руку и обхватил ею мою. Я сказал, что рад с ним познакомиться, и попробовал вернуть свою руку обратно, пока он не успел ее изуродовать.

— Джек Арнольд хочет посмотреть, как вы герметизируете туннели, — продолжал Ноулз. — Пойдешь с нами.

Конски начал разглядывать потолок.

— Вообще‑то, мистер Ноулз, я только что закончил смену.

— Толстяк, ты настоящий стяжатель и вообще негостеприимный человек. — ответил Ноулз. — Ну, ладно — полуторная ставка.

Конски повернулся и начал разгерметизировать дверь.

Открывшийся за дверью туннель очень напоминал предыдущий, только в нем не было рельсов для скутера и постоянного освещения — с потолка свисали закрепленные на проводах лампы. А метров через триста‑четыреста мы увидели перегородку и в ней круглую дверь.

— Это передвижная перемычка, — объяснил Толстяк, перехватив мой взгляд. — За ней воздуха нет, все работы ведутся здесь.

— Могу я посмотреть, что вы там делаете?

— Сначала надо будет вернуться назад и взять для вас костюм.

Я покачал головой. По туннелю плавали штук десять похожих на пузыри объектов, по размерам и внешнему виду напоминающих надувные шары. Казалось, пузыри вытесняют из атмосферы ровно свой собственный вес — они спокойно плавали, не опускаясь и не поднимаясь. Конски ударил по шару, оказавшемуся у него на пути, и ответил на мой вопрос прежде, чем я успел его задать.

— Сегодня в эту часть туннеля нагнетали давление, — объяснил он. — А эти шарики предназначены для обнаружения отдельных утечек. Внутри у них липкая масса. Они присасываются к месту утечки, лопаются, липкая масса засасывается внутрь, замерзает и запечатывает дыру.

— И больше никакой работы не требуется? — поинтересовался я.

— Вы что, шутите? Они просто показывают место, где надо поработать сварочным аппаратом.

— Покажи ему гибкое соединение, — приказал Ноулз.

— Идем.

Мы остановились посреди туннеля, и он показал на кольцо, шедшее по всему диаметру.

— Мы ставим такие через каждые триста пятьдесят метров. Это стеклоткань, покрывающая и соединяющая две стальные секции туннеля. Благодаря этому туннель приобретает некоторую эластичность.

— Стеклоткань? Для герметизации? — не поверил я.

— Стеклоткань не герметизирует, она укрепляет. Здесь десять слоев ткани, между слоями — силиконовая смазка. Со временем она портится снаружи, но лет на пять, а то и больше, покрытия хватает.

Я поинтересовался у Конски, нравится ли ему работа, рассчитывая раздобыть какую‑нибудь историю для статьи. Он пожал плечами.

— Все в порядке. Ничего особенного. Давление всего в одну атмосферу. Вот когда я работал под Гудзоном…

— Где тебе платили десятую часть того, что ты получаешь здесь, — вставил Ноулз.

— Мистер Ноулз, вы меня обижаете, — запротестовал Конски. — Дело не в деньгах, дело в творческом подходе. Возьмем для примера Венеру. На Венере платят не меньше, и пошевеливаться там надо будь здоров. Под ногами такая жидкая грязь, что приходится ее замораживать. Там могут работать только настоящие кессонщики. А половина работающих здесь молокососов — обыкновенные шахтеры, и если кто‑то из них заболеет кессонной болезнью, остальные просто перепугаются до смерти.

— Лучше расскажи ему, почему ты сбежал с Венеры, Толстяк.

Конски принял гордый вид.

— Осмотрим гибкое соединение, джентльмены? — спросил он.

Мы еще немного побродили вокруг, и я уже готов был возвращаться обратно. Смотреть было особенно не на что, к тому же чем больше я здесь находился, тем меньше это место мне нравилось. Конски возился с дверью шлюза, ведущего в обратном направлении, когда что‑то произошло.